У краинской художнице и дизайнеру Маше Реве удается постоянно быть на слуху. Один из последних ее громких проектов — создание костюмов и декораций для постановки лондонского Королевского театра. До этого — участие в выставке Milan Design Week 2019, ряд коллабораций с украинским брендом Syndicate, показы в Париже, сотрудничество с дизайнерами Симоном Жакмюсом и Рэйчел Коми, а также с Opening Ceremony. Она работает как с обычными материалами, так и с человеческим телом, которое использует в качестве холста. Правда, однажды это едва не обернулось для нее международным скандалом.
В интервью DTF Magazine Маша рассказывает, почему ее раньше отталкивало искусство, какие идеи она транслирует через моду и что за урок усвоила после скандала с раскрашенными лицами моделей. А еще признается, какие свои проекты считает удачными, какие — провальными
— Ты себя можешь назвать художником?
— Это непростой вопрос. Когда меня спрашивают, чем я занимаюсь, мне очень сложно объяснить. Во-первых, потому что папа — художник (Михаил Рева — украинский скульптор и художник. — Прим. DTF Magazine). Я комплексовала, что именно он — настоящий художник, а я нет. Но со временем поняла, что проще отвечать: «Да, я художник».
Во-вторых, связь одежды и искусства не всегда очевидна. Когда я начала затрагивать другие медиа, поняла, что могу назвать себя художником. Так или иначе, для себя я странный художник.
— Тебя не задевает, когда люди говорят обратное?
— Мне все равно. Теперь я стараюсь не слишком серьезно относиться к работе, в первую очередь для меня это игра в удовольствие. Искусство должно быть искренним, это умение что-то видеть или создавать. По сути, любой человек может быть художником, не осознавая этого, даже бабушка на рынке. Но не любой человек может управлять своей способностью чувствовать.
К подобному состоянию я пришла не сразу: было много неудач и разочарований, много работы; а теперь я свободна выбирать то, что хочу делать, и делать это легко.
— Можешь вспомнить три самых ярких впечатления из своего детства, которые тебя сформировали?
— В 90-х мой папа общался с одесскими архитекторами. Они приезжали к нам на дачу с длинноногими и супермодными, на мой детский взгляд, девушками, слушая Земфиру. Там был Арсен Челидзе в кислотных очках (одесский художник, умер в 2012 году. — Прим. DTF Magazine). Помню, как мы сидели за столом и он сказал: «Маша, ну ты секси» (смеется). А мне девять лет! И я поняла, что вот это интересные люди, я тоже так хочу. Первое впечатление — богемная и неизвестная жизнь.
Тем не менее искусство долго меня отталкивало, казалось, это что-то слишком серьезное. Поэтому я решила заниматься дизайном одежды. Мне нравилось подделывать все подряд. Все, что я не могла купить
В детстве я была аутсайдером, мне не особо были нужны друзья, могла сидеть и играть случайными предметами. Этого мне хватало, я входила в какую-то определенную медитацию, диалог с собой.
В этом, кстати, и есть мой подход к работе: я знаю, что могу сделать что угодно из ничего. Еще больше меня захватывает процесс из-за осознания, что можно поехать на Лесной или в «Эпицентр», что-то там найти, переделать по-своему и представить в совершенно неожиданном свете.
Папа всегда очень серьезно со мной разговаривал; мне кажется, он даже теперь не понимает, что я когда-то была ребенком. Желание воспринимать все глубже — от папы.
Мама по образованию тоже дизайнер одежды, в детстве у нас были достаточно напряженные отношения. Теперь все по-другому: мы с родителями в первую очередь друзья, и в основном благодаря тому, что они всегда давали мне максимум свободы. Я могла ездить на рейвы, ночевать у друзей, поздно приходить домой начиная с 13—14 лет; могла пробовать, что хочу, делать свои ошибки. Это меня сделало достаточно самостоятельной, и в 17 лет я переехала в Киев.
— В одном из интервью ты сказала, что «мода — медиа». Какие смыслы и идеи ты транслируешь через моду?
— Когда я была младше, меня волновали и политические вопросы, и мои отношения с телом. Но последние работы уже не связаны с какими-либо острыми проблемами. Возможно, я расслабилась, но мне это нравится. Заниматься только одеждой скучно. Мне теперь интересны другие направления.
И хорошо, когда есть определенный концепт или задача. Тогда можно сделать интересный продукт, но если в нем нет смысла, то в чем суть? Сознанию нужна пища.
— Мне кажется, ты отошла от моды. Остались только коллекции с «Синдикатом» и Converse. Вы, кстати, будете продолжать сотрудничество с «Синдикатом»?
— Пока что берем перерыв. Я считаю себя достаточно счастливым человеком: могу выбирать, что я хочу делать, а что нет.
— Почему теперь тебе это неинтересно?
— Мне кажется, любой художник — своего рода вампир, ищущий во всем энергию. Мне нравилось выпускать коллекции и наблюдать, как люди их воспринимают, в каком контексте впоследствии оказываются вещи; этот диалог меня волновал.
Теперь я хочу тратить время на другие процессы, но не исключаю, что и это пройдет и я вернусь к созданию одежды снова. У меня обширный фокус: мне нравится и быть частью команды, и иногда работать самостоятельно.
— Какой свой проект ты считаешь самым удачным, а какой предпочитаешь забыть?
— Я не знаю, какой удачный. Я постоянно недовольна собой — это мое нормальное состояние. У меня есть любимый проект, в основном из-за того, что он связан с личными переживаниями.
Это съемка с Арменом (Армен Парсаданов — украинский фотограф, умер в 2018 году. — Прим. DTF Magazine) для книги Marseille Je T’aime дизайнера Jacquemus. Это очень особенные несколько дней у меня на даче в Одессе весной в компании друзей и моего папы: мы вместе работали, готовили еду. Для меня этот проект — пример работы в удовольствие в окружении людей, которых я люблю.
— А какой самый провальный?
— Коллекция, которую я сделала под впечатлением от революции 2013 года, — серия коллажей, сделанных из книги про коммунизм. Мой вкус сильно изменился с того момента.
— Почему ты относишь его к провальным?
— Тогда я училась в Лондоне в магистратуре в Central Saint Martins, после первого года взяла академический отпуск. Я была в достаточно разбитом состоянии, учиться было сложно, приехала домой — а тут революция.
Уже тогда у меня был агент, который занимался продажами моих коллекций. Я привезла эту достаточно противоречивую коллекцию в Париж, и у меня были проблемы с продажами из-за политического контекста. Но именно в этот сезон я начала работать с Opening Ceremony (мультибрендовый магазин одежды в NY, LA и Лондоне. — Прим. DTF Magazine), которых не смутила тема, даже наоборот.
— Можно ли теперь сказать, что Маша Рева и политика не идут вместе?
— Знаешь, я пережила такой же стресс, как и многие из нас. Это ценный опыт, который трансформировал сознание не только мое, но и многих людей в нашей стране.
Позже я поняла, что сильное погружение в политическую ситуацию мешает моей концентрации в работе. Нужно знать, что происходит, но не впадать в крайности.
— Какой главный урок ты вынесла из скандала с раскрашенными лицами (в 2017 году Маша, анонсируя коллаборацию с Syndicate, опубликовала фотографию модели с белой кожей и закрашенным черной краской лицом из-за чего ее обвинили в расизме. — Прим. DTF Magazine)? Почему ты не удалила пост?
— Когда произошла эта ситуация, я была с друзьями в Париже, все из моего окружения на тот момент были европейцами. Они вообще с трудом понимали, как я могла допустить подобное. Но так или иначе друзья меня поддерживали, понимая, что в этой ситуации я оказалась неосознанно.
А я же в свою очередь была достаточно жестко настроена; я не имела ничего плохого в виду, но по определенной причине моя работа была воспринята однозначно, мне это казалось несправедливым. Я не могла знать на тот момент все тонкости клише на тему расизма, но понимаю, что, так как я работаю в культурном поле, стоило бы знать. И спустя какое-то время основные изображения пришлось удалить.
Это интересный прецедент. Позволяет понять, насколько чувствительно общество в вопросах морали. С одной стороны, оно защищает жертв расизма, а с другой — желает обидчикам смерти, как случилось со мной.
— Тебя сильно придавила эта ситуация? Потому что рассказываешь ты об этом достаточно легко.
— Меня расстроил градус агрессии, которую я встретила в людях, но у каждого есть свои причины. Другое дело, что моя совесть чиста, я точно знаю, что не хотела никого обижать, но вышло наоборот. А то, что я за полгода до этого сделала съемку с темнокожей моделью для Jacquemus, уже никто не помнил.
Вывод: нужно знать, потому что, если ты как художник работаешь в культурном поле, необходимо чувствовать настроения и нюансы; хотя иногда подобные ситуации могут доходить до абсурда. Просто нужно друг друга уважать.
— Есть какие-то формулы, что лучше продается, а что хуже?
— Мне нравится делать системы из вещей и заставлять их работать. Например, функциональный объект как ваза. Рисунок и графика могут работать сами по себе. А в итоге видишь, как это все вместе может взаимодействовать, когда объекты друг друга дополняют, но каждый в то же время рассказывает свою историю.
Продажи — это скорее о том, как повезет. Неочевидная для меня вещь, никогда не знаешь, что может выстрелить. Мой подход такой — я произвожу много всего и делаю выводы: наблюдаю, как та или другая идея провоцируют аудиторию.
Невозможно создать что-то заведомо успешное. Это всегда случайность.
— Расскажи о проекте с Надей Шаповал nadiiaworld.
— Во время моей поездки в Грецию прошлой весной я остановилась у Нади в Афинах. И как-то Надя предложила мне что-то нарисовать на большом вазоне, который она нашла на улице.
Потом у нее возникла идея переосмыслить украинскую керамику, и мы продолжили, вернувшись в Киев. Надя предложила разработать некоторые формы. Я придумала, потом нарисовала эскизы, и по этим рисункам мы сделали первую серию. Каждый предмет и рисунок уникален, я рисую глазурью на готовых формах.
Мы недавно вернулись из Милана, где представили свою керамику в рамках Milan Design Week. Там был сумасшедший поток людей, и в нем нашлись наши клиенты. Особенно нравилось наблюдать, когда покупателями становились люди, которые нам нравились с первого взгляда. Например, японская семья; у них ресторан в Токио, а это как раз то, в каком направлении мы хотим двигаться.
— Еще у тебя есть проект с Королевским балетом в Лондоне.
— Ты спрашивала о проекте, который мне нравится больше всего. Мне кажется, когда мы закончим, это будет тот самый, в числе любимых. Это коллаборация NOWNESS и ROH (Royal Opera House. — Прим. DTF Magazine), премьера балета состоялась 21 марта, а видеодокументация выйдет на NOWNESS 29 мая.
Адам — режиссер проекта и мой друг (Adam Csoka Keller. — Прим. DTF Magazine) — пригласил меня стать арт-директором, разработать костюмы и декорации для интерпретации балета «Весна священная» в Королевском театре в Лондоне, в которой участвовала группа танцоров с особенностями развития.
Во-первых, проект разрушил мои стереотипы по отношению к людям с особенностями. Во-вторых, это важная социальная тема, требующая освещения и поддержки. Работая в Киеве, я знакомила с ним людей и наблюдала за первой реакцией. Да, меня окружали замечательные люди, тем не менее, я встречала некий моральный барьер у многих из них. И мне хотелось его разрушить.
Это важный для меня опыт: самый сложный съемочный процесс, подготовка и самое большое количество людей на съемочной площадке за всю мою практику. Я поняла, как все мои стороны, начиная от разработки постера до создания костюмов, могут пригодиться в деле.
— Насколько сильно ты погружена в украинскую арт-среду?
— Скорее всего, частично погружена, чувствую себя аутсайдером, но в хорошем смысле, скорее всего, это передалось от папы. Он никогда не работал с галереями; если он хочет сделать выставку или выпустить книгу, он просто это делает независимо.
Я больше погружена в международный процесс. У меня друзья в разных странах, мы иногда работаем вместе или просто помогаем друг другу. Я за такой диалог, мне не хочется строить из себя серьезного художника, я просто свободный человек.
— В чем главная проблема нашего арт-рынка, что кто-то продается хорошо, а кто-то плохо?
— Думаю, это связано с умением быть на виду, показывать, что умеешь; это необязательно означает, что кто-то хороший художник, а кто-то нет, просто это открывает перспективы.
Так вышло, что у меня сформировалась аудитория, которая в какой-то момент была больше связана с одеждой. Я даже помню перемены, когда начала больше рисовать: кто-то отдалялся, кто-то добавлялся.
Умение быть мобильным все упрощает, открывает больше возможностей. Наверное, мне теперь везет из-за того, что у меня широкий спектр навыков: я могу решать разноплановые задачи и быстро рисую.
Если проекты не продаются, значит, не нашли свою аудиторию. Свобода делать то, что ты хочешь, если нет стартового капитала, зарабатывается, например, халтурой. Первые 1000 долларов я заработала, сделав форму для бара. Их я инвестировала в съемку с SYNCHRODOGS, которая в итоге сработала как вирусная реклама.
Мы нашли журнал, который согласился ее опубликовать в печатной версии, а затем ее много раз перепечатывали, и в итоге кадр из съемки вышел на обложке журнала British Journal of Photography.
— Кто тебе нравится из современных украинских художников?
— Мне нравится Саша Курмаз; иногда слишком радикальный, но в целом Саша умеет найти баланс. Роман Химей и Ярема Малащук, Аня Звягинцева, Ваня Грабко, Женя Самборский.
— Какой главный месседж Маши Ревы, который она несет в мир?
— Свобода и удовольствие.
— Ты можешь назвать себя успешной?
— Я, кстати, не думаю, что я успешная, но я свободная. И это уже хорошо, папа меня так настроил. И я думаю, у меня пока-что получается.
Еще больше историй украинских дизайнеров:
