Уже год на зданиях по всему Киеву появляются миниатюрные мозаики из кафеля. Это работы объединения Pomme de Boue. Они предпочитают хранить анонимность, не уточняют сколько их, стесняются называть себя художниками и прямо говорят, что «не хотят иметь ничего общего с фикцией искусства».
О своем скепсисе к современному стрит-арту и о том, чем они тогда занимаются, Pomme de Boue рассказали DTF Magazine в новом выпуске рубрики Meet
— Как начался Pomme de Boue? Почему вы выбрали такую изобразительную форму?
— Сегодня продается масса сверхпрочных клеев, приклеить можно что угодно и к чему угодно. Взять деревянную ножку стула, покрасить красной эмалью и прикрепить к кирпичной стене. Приклеить ботинок, ложку, любой рисунок или фотографию. А кафельная плитка изначально сделана для того, чтобы ее клеили на стену, это очевидный ход.
Плюс такой мозаики в том, что она ярко смотрится на улице. Минусов два. Во-первых, не всякую линию можно вырезать, лучше всего выходят прямые, поэтому мозаики получаются угловатыми и неуклюжими. Во-вторых, большая мозаика тяжелая, ее сложно прилепить на стену.
Клеить мозаики на стены мы стали потому, что их нужно куда-то девать. Складывать их штабелями в картонные коробки — депрессивная перспектива. Тем более что была зима 2018/2019 и Подол остро нуждался в цветных пятнах или хотя бы пятнышках.
Мы быстро поняли, что мозаика на стенах нужна лично нам: она блестит с большого расстояния, делает перекресток родным и милым, кастомизирует городскую среду, деанонимизирует ее. Другими словами, оказалось, что на нас мозаики действуют антидепрессивно.
Зимой трудно выйти на улицу, а у нас появился отличный повод — лепить наши штучки, а потом ходить от одной к другой, смотреть, как им висится-поживается на стенах. Мы оклеили свои «подольские» пути. И куда бы мы ни двигались, мы шли от штучки к штучке. Так город получил новую картографию.
— Почему у проекта такое название? Почему для вас так важна анонимность?
— Мы называли свои объекты «штучками» или «какашечками», и первые полгода они были маленькими. Но нам нужно было иностранное слово. Решили, что будем скрывать свои человеческие имена. Тому есть много очевидных причин.
Первая: ты случайно можешь испортить стену, хозяин которой может оказаться достаточно настойчивым в поиске обидчика. Есть организации, институты и сообщества, с которыми точно не хочется иметь дело. В качестве неизвестного лица ты можешь позволить себе намного больше.
Вторая: ореол загадочности и таинственности привлекает внимание.
Третья: подавляющее количество объектов в городе анонимные: неизвестно, кто спроектировал и построил тот или иной дом и кто в нем живет. Кто положил асфальт или посадил конкретное дерево, покрасил стену, проложил рельсы трамвая. Неизвестно, как зовут любого прохожего. А если его зовут Витя, а ее Ксюша, то это не нарушает их анонимности. Их имена тоже молчат. В городе многое на виду, но практически ничего не подписано.
Четвертая: среди стрит-артистов крайне распространена манера крупно подписывать свои работы — граффити, как правило, только из имени автора и состоят. Это как если бы слова всех песен The Beatles состояли из слов The Beatles, которые повторялись бы тысячу раз, и остальные поп-группы делали бы то же самое.
Мы решили, что все наши работы будут отличаться одна от другой, а имени у нас не будет вовсе.
Но нужно было как-то назвать аккаунты в Facebook и Instagram, вот мы и придумали странную французскую конструкцию. Это коллаж. Если он вам ни о чем не говорит, прекрасно. С чем-то ассоциируется? Тоже неплохо.
— Кем и чем вдохновляетесь, создавая проект?
— Мы не создавали проект, мы просто делаем мозаики. Проекты — это мерзкий жаргон маркетологов, не надо лепить на нас эту грязь. А inspiration (вдохновение) — это смешное слово, как и creativity (креативность) или emotion (эмоция).
Мы формалисты, озабоченные структурой визуальной формы, визуальной пластикой. Это круг проблем, который возник на волне синтетического кубизма Пикассо: футуризм, конструктивизм, Баухауз, геометрический абстракционизм, послевоенная архитектура — все это связанные вещи, и мы имеем к этому отношение.
Но жизнь не устроена так, что мы пользуемся чужими, опробованными временем приемами. Нет, мы решаем сходные задачи — построения ассиметричной, выразительной композиции, избегающей прямых углов. Хороша та картинка, которая обладает своим собственным лицом или характером и, главное, непонятно откуда взялась, как она сделана.
Процесс сбора коллажа из кусков плитки нервный и непредсказуемый, мы импровизируем, пытаясь повысить градус нетривиальности, иррациональности и интенсивности результата.
— Знакомы ли вы с проектом французского уличного художника Invader? Можно ли назвать его вашим вдохновителем?
— Invader давно стал визуальным мемом, клише, китчем. Идея девальвировалась. В стилистике пиксельной мозаики работает куча народу, десятки человек; у всех, кто за это дело берется, получаются смешные картинки, туристы им неизменно рады.
Мы занимаемся, наверное, флорентийской мозаикой (техника создания картин с тонкими кусочками ярких цветных полудрагоценных камней, разработанная во Флоренции в конце XVI века. — Прим. DTF Magazine). В отличие от нее римская мозаика дробит большие пятна на маленькие одинаковые квадратики. Сначала делается рисунок (как правило, наивный и невыразительный), а потом он раскрашивается маленькими квадратиками плитки. Это техника вышивания крестиком. Так можно сделать мозаику из любого рисунка. Мы такое не очень любим.
Линии между отдельными камешками (затирка) в римской мозаике как бы не считаются. А мы считаем эти линии равноправным элементом композиции, лишние ломанные линии нам не нужны, поэтому мы складываем картинку из больших кусков.
В римской мозаике рисунок существует до начала складывания мозаики, у нас же рисунок возникает, когда мозаика собрана. Мы рисуем кусками плитки.
— Какую роль играет место, где вы устанавливаете новую работу? Как вы его выбираете?
— Вешать свои «штучки» мы старались на уровне глаз на улицах, где ходит много людей. Конечно, смотрим, что за пейзаж вокруг. И сразу заметили, что можем налепить свою «штучку» там, где крупноформатный стрит-арт не работает или невозможен. У нас другие места обитания.
Когда мозаики выросли до 40 сантиметров, мы стали иначе относиться к их контексту. Крупная, агрессивно-яркая мозаика выглядит монументально. Она сама становится монументом. Другими словами, мы поймали себя на том, что возводим памятники в публичном пространстве.
Одна из наших работ висит на ВДНХ. Это две большие мозаики, укрепленные на постаментах двух символических фигур агронома и колхозницы. Те статуи были чем-то вроде изваяний античных богов плодородия, они давно расколдованы, утратили свою ауру, свою серьезность и свое величие. И стали посмешищем.
С нашей стороны было бы большой самонадеянностью считать, что мы восстановили их ауру, серьезность и величие. Но нам кажется, что скульптуры с мозаиками на постаментах получили новое качество. Мозаики не выглядят дурацким произволом, но и сами скульптуры не выглядят дурацким анахронизмом.
— Какой работой вы гордитесь больше всего?
— Больше всего мы гордимся «Охотой на львов» Питера Пауля Рубенса и «Апокалипсисом» Альбрехта Дюрера. Они относятся к высшим достижениям человеческого духа.
Из нашей собственной продукции самой неожиданной и для нас самих является, похоже, памятник памятнику в сквере перед кинотеатром «Жовтень». На том самом месте, где стояла скульптура Ивана Шадра «Булыжник — оружие пролетариата», мы прилепили своего пролетария.
Странный барельеф получился из двух гипсовых обломков распятий, которые мы нашли в кустах на Андреевском спуске. Мы их забетонировали в динамичную угловатую плиту и прилепили на красную кирпичную стену недалеко от рынка-барабана на Печерской. Наших Иисусиков разбили молотком в клочья.
Дорога нашему сердцу и подводная мозаика в фонтане.
А еще у нас неожиданно получился череп Гитлера, мы его налепили на загадочное здание на Контрактовой, хозяин здания о нем заботился. Но потом его украли.
— Что для вас «уличное искусство»? О чем оно должно говорить со своим зрителем?
— Честно говоря, мы довольно скептически относимся к тому, что сегодня существует под вывеской стрит-арта. Многочисленные теги в Instagram демонстрируют международный стандарт рисования на стенах. Это парад клише и стереотипов. Есть несколько пластических ходов (большая гиперреалистичная голова, рисунки из комиксов, нечитаемая надпись огромными и слегка округлыми буквами, типичные ходы иллюстраторов или графических дизайнеров), которые повторяются снова и снова.
Стрит-арт — это феномен глобализма, визуальный «Макдоналдс».
Нам куда понятнее советское монументальное искусство, но оно стрит-артом не было. Это была другая традиция, другая технология и совсем другая визуальность. Нас оно интересует, поскольку находится в широкой тени революции Пикассо.
При этом надо сказать, что советские художники в своей массе делали работы не очень высокого художественного уровня. По-настоящему интересного, странного и оригинального очень мало.
Эпоха декоммунизации состоит на самом деле в том, что тень Пикассо рассосалась, ее больше нет, кончилась история искусства ХХ века.
Декоммунизация — разрыв с прошлым, новая визуальность: новые чудовищные здания, реклама, якобы независимый и свободолюбивый стрит-арт. Современное публичное пространство заполнено (если не сказать засрано) всем этим ужасом.
Невинные объекты советского периода смотрятся сегодня как современники египетских пирамид, как следы давно ушедшей цивилизации.
Но, честно говоря, нас не заботят проблемы искусства и установление историко-художественной справедливости. Мы стесняемся называть себя художниками, а свой коллектив — арт-группой.
Мы не занимаемся искусством, не хотим иметь ничего общего с фикцией искусства, с выставками, настоящими художниками, вернисажами, кураторами и кураторшами, биеннале, со всем этим лицемерным цирком. Мы занимаемся производством картинок, визуальных уколов. Но это делает любая девушка, которая красит губы. Ее губы — не стрит-арт, а просто издалека заметный в городском пространстве объект.
Другие герои рубрики Meet:
- Meet Леша Березовский. Ритм поколения в снимках киевского фотографа
- Meet Артем Прут: «Малышек можно рисовать бесконечно, но мне надоело»
- Meet Venya Son: Украинский иллюстратор и граффити-райтер
- Meet Sasha Pes: «Хотів малювати так, ніби я ніколи не бачив графіті»
- Meet Nazar Furyk. Наркотики, двіж і побутовий дзен
